Он вернулся

12 мая 2005 года

- Надежда наша Свирельщикова мне сказала: Зоя, тебе по силам. Ну как же мне по силам?.. Иду и думаю: как же я все это буду делать, я же не знаю ничего - как взяться. Ты мне помоги, подскажи!

Это мне вчера Зоя Петрова рассказывала, как стала председателем общины разрушенной церкви.

- И помогает? - спрашиваю я о Том, на чью помощь только и могут рассчитывать верующие.

- Да, получается, что так... Вот 5 мая в вашей газете вышла статья, 7-го церковь нам отдали, еще через две недели пекарное оборудование из нее вывезли... а тем временем я по всем окрестным деревням листовки расклеивала: чтобы люди на субботник пришли. И с 17 мая начались субботники. Приходило по 16, по 18 человек, один раз сразу 36 человек было. Мы разбирали пекарные печи. Вот весь двор был завален битым кирпичом! Ходила, просила экскаватор. Дали. За 500 рублей, это минут за десять работы... ну бог с ними. А потом грязь из церкви вытаскивали. Вы помните, сколько там было грязи?

Я, собственно, год назад, кроме грязи, там ничего и не видела и лишь из вежливости кивала, когда Зоя Михайловна и Надежда Николаевна, и Николай Александрович, и все остальные наперебой говорили: "Видите, как здесь красиво!..", указывая в чудном ослеплении своей веры на черные от сажи стены... И теперь я подтверждаю, что да, грязи было очень много.

- Девять "КамАЗов" грязи! - уточняет Зоя Михайловна. - И вот 18 августа у нас уже была первая служба. На церковные пожертвования заказали автобусы, свозили всех сначала на наш Святой ключ, там был молебен, а потом здесь...

- А баба Маша? Дожила? - спохватываюсь я. Как же это я про бабу Машу чуть не забыла?! Это ведь ее однооконный дом-развалюшка был до этого тюлячинским пристанищем Бога, это в ее восьмиметровую горницу к Нему сходились верующие, как первые христиане в молитвенные катакомбы - бывало, что и в обмороки падали от духоты, несмотря на открытую "для ветерка" печную заслонку. А баба Маша, Мария Петровна Курнаева - орденоносец, бывшая единственная в районе женщина-комбайнер, - тогда очень боялась помереть: "Вот я помру - и куда они все?.." И ей уж больно хотелось дожить и побывать на "настоящей" службе, ведь баба Маша в действующей церкви не была никогда...

- Жива баба Маша! - улыбается Зоя Михайловна. - Правда, уже почти не ходит, но в церковь мы ее водили.

...Но после того победного августа пришло новое трудное время, и Зое Михайловне снова казалось, что ноша ей и большинству прихожан не по силам и не по умению. Ведь грязь вычищать, сколько бы ее ни было, - это для деревенских женщин дело привычное, а вот снимать деревянные потолки, натянутые когда-то по низу сводов, очищать штукатурку после трех пожаров, восстанавливать разрушенную кирпичную кладку, штукатурить заново, делать оконные рамы...

И тогда появились они - Ильдар и Рамиль. Сложно сказать, послал ли их в Тюлячи Бог (как полагает сама Зоя Михайловна) или обстановка в городе Душанбе, откуда были вынуждены переселиться эти спокойные работящие мужики, а только стали они в тюлячинской церкви и чернорабочими, и каменщиками, и штукатурами... А вскоре появился и Андрей. Когда он переезжал сюда из Казани, спросил жену Ксюшу (а она родом из соседней деревни): "А церковь-то есть в Тюлячах?", Ксюша ответила, что нет. "Ну нет, так будет", - брякнул отчего-то Андрей. А осенью узнал, что церковь уже есть, и пришел: "Возьмите на работу, я все могу".

А церковные деньги (то, что собирали по рублю) ведь уже были на исходе, их только и хватало что на самые необходимые стройматериалы вроде цемента. Так что работники-универсалы трудятся за денежное вознаграждение, смешное даже по тюлячинским меркам. Но и то (это по секрету) частично из собственной Зои Михайловны пенсии.

- Зима была очень тяжелая, - вспоминает Зоя Михайловна. - Печи спешно сделали, а дров не хватило, ребята сами ездили пилить...

А прихожане тем временем пытались очистить штукатурку от черноты. И такое было у них нетерпение - скорее бы уж открылась глазам та чудесная роспись, родительские рассказы о которой хранила их память!.. И даже посторонние люди ждали этого чуда (например, татарин-мусульманин, у которого покупали цемент, все говорил про "такую красивую картинку", что он видел в этой, уже полуразрушенной церкви в детстве). И вот в какой-то момент:

- Николай Александрович говорит: "Да когда же мы увидим-то, Господи!.." и как дернет доску потолка! Она упала, а мы стоим вот так вот рядом и даже друг друга не видим, и воздуха нет - одна сажа, черно все кругом...

Ничего они там тогда не увидели, никакой чудной росписи. Одна чернота. И даже та фигура святого, что была почти целиком видна на колонне, обрушилась вместе со старой штукатуркой. Вот так вышло.

Теперь-то значительная часть храма оштукатурена заново, и рамы - простенькие, но новые. И даже люстра висит. Суровая вышла люстра, поскольку сработана сварщиком, но Андрей постарался - обильно украсил ее фигурными листьями из жестяных обрезков. Другой такой люстры ищи - не найдешь. А лампадка под ней - старая, из прежней Покровской церкви...

Теперь у них мечта - купол. Для него много надо, чего прихожанам самим не купить: кирпичи, кровельное железо... "Хорошо бы благотворители нашлись, - робко говорит Зоя Михайловна, - а уж что руками можно сделать - мы сами сделаем".

- Не жалеете, что взялись? - спрашиваю ее. - Тяжело ведь.

- Жалеть - это даже не думала никогда. Тяжело, конечно. Сначала думала - вот батюшка постоянный появится, и все. А батюшка мне говорит: даже и не думай, что освободишься! Это, говорит, твой крест, вот и неси.

Зоя Петрова до пенсии была, как она сама говорит, "педагогом младшего возраста". Проще говоря, в детском садике работала. В юности получила такую религиозную прививку: когда ее бабушка вместе с другими бабушками тихонько шли на местный Святой ключ, чтобы там молиться всю ночь, - их внукам школьное начальство велело жечь рядом костры и распевать комсомольские песни. "И мы ничего, пели", - Зоя Михайловна печально констатирует этот давний грех перед Богом и бабушками...

А позавчера, как раз на Радоницу, у них в Покровской церкви кое-что произошло. Андрей впервые заметил, что на закопченой штукатурке у входа проступил чей-то иконописный лик, а рядом еще чьи-то сложенные руки. Отработали, значит.

Марина ЮДКЕВИЧ, "Вечерняя Казань"